Голоса выжженных земель - Страница 2
2
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
«Вертолеты». Перекатываю забытое слово на языке — вер-то-ле-ты. «Вертеться» и «лететь»! Для проклятого подземного мира, застывшего в одной плоскости, полет — невозможная мечта, дарованная лишь птицам, мутировавшим в драконов. Но человек вырвался из тяжких оков земного тяготения, вернулся в небо, и, значит, все теперь будет по-другому!
Как говорил один знакомый сталкер — «низколетящие вертолеты — это к дождю». Пусть же хлынет дождь и омоет тело Екатеринбурга. Нам всем нужно немного свежести…
А мне пора в дорогу — вслед небесным машинам.
Часть 1
КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЕТСЯ
Когда живешь, наивно веря,
Что впереди вся жизнь еще,
А ангел пропивает перья
И крылья прячет под плащом,
Тем удивительнее чудо,
И разрушительней беда.
Любовь — внезапная приблуда.
До скорой встречи, господа!
Когда надеяться напрасно,
Когда всех шансов — круглый ноль,
Тогда несбыточнее счастье,
И упоительнее боль.
И эхо будет зря аукать —
Мы растворимся без следа.
Смерть — это вечная разлука.
До скорой встречи, господа!
Глава 1
БОТАНИЧЕСКАЯ
«Вставай, проклятьем заклейменный!» — прямо в ухо Ивану проревел свистящий и хрипящий репродуктор. От неожиданности мальчишка вздрогнул и отшатнулся в сторону, попутно зацепив плечом кого-то из прохожих. Невинно пострадавший прошипел, по всей вероятности, нечто обидное — с утра добрых людей на станции не бывает — и тут же скрылся в толпе.
«Ненавижу этот припев, — устало подумал Иван, — с самого детства». Все нехитрые и, похоже, самолично придуманные сказки об оживших мертвецах, зомби и прочих упырях его дед заканчивал именно этими дурацкими словами. Произнесенные в ночи — страшным, протяжным полушепотом — они эхом отдавались в детском сознании Ванечки, маявшимся по полночи (как ему тогда казалось) удушающей бессонницей, а потом и кошмарами.
Сознание пятнадцатилетнего Ивана Александровича Мальгина напевало иные песни, призывной мольбой выводя: «Ложись, дозором утомленный». Спать хотелось нещадно. Красные от недосыпа глаза слезились и закрывались на ходу.
На станции же царило праздничное оживление. Помимо надрывающихся громкоговорителей, вливающих в уши несчастных слушателей однообразный, давно приевшийся репертуар, всеобщее внимание привлекали алые знамена, развешанные повсюду. Яркие полотнища, свисающие со всех сторон — стен, потолков, уступов, сводов и карнизов, обильно украшавших Ботаническую, буквально притягивали взгляды ошарашенных обывателей. Впервые за долгие годы монотонная серость невзрачной обители расцвела обжигающе колючим цветом. Немногочисленные дети обалдело, буквально с раскрытыми ртами вышагивали вокруг удивительных флагов, исподволь стараясь прикоснуться к драгоценной ткани. Начстанции товарищ Федотов, суровый и непреклонный в прочие дни, лишь укоризненно грозил сорванцам пальцем да напыщенно хмурил брови, при этом не очень старательно пряча довольную улыбку в густые усы. Рядом с начальством наматывал круги верный подхалим (по призванию) и завскладом (по должности) Василич, кудахча подобно наседке, побившей межрайонный рекорд по высидке яиц:
— Красота-то какая, Павел Семеныч, ты посмотри! Аж душенька партийная радуется! Вот ведь на что криворукий народец эти чкалы, а такой схрон замечательный откопали — и стяги, и значки, и грамоты тебе… бланки партбилетов, пионерские галстуки, вымпелы, даже горн нашелся. Хоть сейчас строем вставай и вперед — к коммунизму.
— Ты, Василич, давай без богохульства. Сердцу, конечно, вся эта лепотень и мила, только ведь и без того станция нашенская хороша, считай большевистским заветами и промышляем без устали, как и завещал нам великий товарищ… Тьфу ты, опять зубы заговариваешь. Давай-ка по-быстрому отгружай Чкаловской премиальные, и гляди у меня, не жилься! Заработали горемыки, все по-честному. Праздник какой всем устроили!
Завскладом с готовностью закивал и почти уже ринулся исполнять поручение, как заметил в толпе Ивана, вялой походкой бредущего куда-то — явно без цели, и негромко прикрикнул, подражая начальственной интонации:
— Ванька, ходь сюды!
Начстанции, только вздохнул, давно устав, как от самого лизоблюдства, так и от тщетной борьбы с ним. Старый хитрован Василич даже прямую критику в свой адрес умело переводил на обычные «рельсы» лести, поддакивания и прочей малоприятной для нормального мужика гадости.
Иван, погруженный в свои мысли, на окрик никак не отреагировал, продолжая, как ни в чем не бывало, свое неторопливое шествие. Дозорный шел словно лунатик — никого и ничего не замечая вокруг. Губы его подрагивали, иногда складывались в слова, будто он вел неслышимую беседу с самим собой. Казалось, еще чуть-чуть и самостийный спор-разговор перерастет в нечто большее — с жестикуляцией и криками. Однако неугомонный завсклада бесцеремонно прервал напряженную рефлексию, схватив «мыслителя» за руку.
— Ваньк, ты чего ето не отзываешьси?
Федотов, с трудом сдерживаясь, незаметно сплюнул в сторону: «пародист недобитый».
— А, что? — Дозорный, пойманный врасплох, с трудом приходил в себя. — Это вы, дядя Коля? Извините, задумался.
— Задумался он, — недовольно просипел Василич. — И как ты к старшему по званию обращаешься?
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
- Предыдущая
- 2 / 6
- Следующая